Бизнес для джентльменов, фонарики для патрульных, разведка для экстремалов
Название: Царь зверей и зверь царей
Автор: fandom Oleg Rogozin 2015
Бета: fandom Oleg Rogozin 2015
Канон: "Тринадцатый Отдел"
Размер: миди, 4200+
Пейринг/Персонажи: Руслан/Игорь, немного Игорь/Саша и Игорь с Русланом отдельно от груза пейринга
Категория: джен, слэш
Жанр: трава, драма
Рейтинг: R - NC-17
Краткое содержание: это должна была быть длинная и нравоучительная история, о том как из некоторых людей получаются дживанмукти, но черновики унесло в астрал, и мы восстановили только самые яркие эпизоды.
Примечания: 1. события некоторых частей соотносятся с "Заклинателем Змей", некоторые же относятся к событиям, произошедшим ранее.
незначительный спойлер2. имя "Руслан" переводят как лев. Автору это не даёт покоя после фика "Словарь имён" by Мышелина
Предупреждения: рейтинг за сцены насилия и секса, возможны мат и альтернативное видение автора
Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Царь зверей и зверь царей"
РитмС детства – а, пожалуй, с этого и принято начинать внушающие людям доверие истории - с детства Руслана неотступно преследовал ритм. Он повторялся во всём, отражался своим упругим полым телом от всех стен, поверхностей и даже от воздуха. Можно было бы сказать, что он напряжённо звенел, но звенел безголосо, как натянутая в воздухе струна без резонатора, без порожка и колков или стойки и шейки (1).
Прямо под окнами родительского дома - кажется, это было единственное место, которое доводилось так называть - проходили трамвайные пути, и треск старой конструкции на повороте, позвякивание сигнала и мерный стук колёс сопровождали людей в соседних домах весь день примерно так же, как кукареканье петухов и квохтанье кур, разделяющее сутки в деревне на равные части.
Не нужно было открывать глаза и ждать света, чтобы понять: день начался. Достаточно было уловить повторяющийся звук. Несложный, на первый взгляд, рисунок, искусно составленный из глухих и звонких ударов, дребезжания и мгновений тишины, - он старательно и отстранённо воспроизводил себя раз за разом, всегда безошибочно, точно, начиная первый удар так, как начинался первый удар до этого, до того, до того этого и так далее.
Жизнь на улице заканчивалась тогда, когда за последним звуком не следовал первый. На город опускалась ночь, и путала ноги всего живого в тяжёлые покрывала. Всё живое покорно застывало в ожидании первого звука, начинавшего ритм заново.
Позже - позже, чем начинается осознанное детство, но раньше, чем начинается полноценная юность - Руслан понял, какую пользу этот ритм приносит. Ему казалось – и, хотя это невозможно было доказать, ощущение не проходило - что каждое утро он будто возвращается в своё тело, проделав огромный путь за ночь. Об этом ему каждое утро напоминала не усталость, не странный испуг от того, что вне себя можно быть в прямом смысле - об этом ему говорило ощущение росы на коже, ощущение обожжённого нездешним солнцем лица, отголоски эха ветра, свистевшего в ушах не задолго до пробуждения. Он стал стараться запомнить эти путешествия, выбирать маршруты, подмечать детали, и через какое-то время действительно мог вспомнить почти всё, что видел "во сне", даже пару раз узнавал места на фотографиях.
Это не требовало усилий, не доставляло беспокойств, получалось часто и как-то само собой. Каждое путешествие начиналось в тишине и заканчивалось с первыми звуками знакомого ритма.
И, возможно, Руслан не задумался бы об опасности таких путешествий и о ценности гремевшего под окном трамвая, но однажды привычная схема возвращения из сна дала сбой.
Это случилось ещё позже. Такие истории обычно рассказывают, хвастаясь, начиная со слов: "Однажды мы с друзьями охуенно бухали ...". Руслан никому этой истории не рассказывал, хвастаться было нечем. Последнее достойное гордости движение случилось тогда, когда он уснул в чьём-то доме, добравшись до кровати. А дальше его втянуло в сон, слишком быстрый, чтобы успеть хоть что-то разглядеть, слишком яркий, чтобы спутать его с реальностью. Реки падали вверх, дождь струился вдоль по стене направо, пшеница росла под ногами везде, даже в сосновом лесу, а с другой стороны, там, где он редел, в ней стали проглядывать маки. Маковое поле тянулось дальше и дальше, и заканчивалось обрывом, о котором никто, конечно, не предупредил. Тяжесть и пустота, упавшие куда-то на дно желудка, горящие ступни и холодеющие пальцы, воздух, вместо лёгких прокатывающийся по позвоночнику и бьющий током в шею - ощущение свободного падения стало первым реальным в этом абсурдном сне. Руслан с усилием выдохнул - наверное, безвольное спящее тело сейчас тоже с усилием выдохнуло - и заставил себя перестать бояться. Он случайно открыл один надёжный способ побега из сна - достаточно было упасть даже с небольшой высоты, чтобы снова проснуться в реальном мире. Будто все сны и их обитатели водились где-то выше.
Однако сон не прекращался. Длина полёта превысила все свои абсурдные нормы. И тут он почувствовал, как что-то тащит его наверх, обернувшись вокруг лодыжки. Чёрная рука, как из глупых детских страшилок, чёрный хвост или что угодно другое чёрное - такого ему видеть ещё не доводилось. Его крутило и болтало из стороны в сторону, голова несколько раз ударилась о выступающие невесть откуда камни, казалось, что лицо заливала кровь, закрывая обзор и скатываясь в рот солоноватым вкусом. Его тащило сквозь высокие сухие заросли пшеницы, овса и невесть чего ещё, среди которых взгляд иногда различал почему-то васильки. Он не сразу понял, что то, что раздирает горло - его собственный крик. Он не сразу понял, что его оставили в покое. Он встал, как только смог, шестым чувством ощущая, что нечто, не выпустившее его из сна, ещё здесь.
Земля под ногами затряслась и запузырилась, стала осыпаться вниз, утягивая за собой. Нет, хотел заорать Руслан, нет. Но голоса не было, а земля тянула, сжимаясь уже вокруг колен, дрожала крупно и грозила переломать ноги, пролив ещё больше крови. Интересно, услышит ли он треск?
Треск, звон, стук. Тишина. И снова. Треск, звяк, стук. Тишина.
И Руслан ухватился за этот повторяющий звук, ускоряющийся на ходу, не высекающий искр из старых рельсов. Мерный, верный, непоколебимый.
Как он обычно слышал утром.
Он вскочил на кровати в поту, в облепившем его жалком подобии пледа, в комнате, в которой большую часть воздуха составляли пары перегара, и точно знал, что под окнами нет трамвая. Но где-то он продолжал нести свой звуковой дозор, не замирая и не заходясь, как Русланово сердце. Тогда Руслан понял, что ритм не принадлежит трамваю, дому или какому-то определенному месту. Ритм принадлежит ему самому, осталось только не переставать его слышать.
Он иногда вспоминает об этом, когда пьёт дорогой коньяк. Коньяк, каким дорогим бы он ни был, всегда пахнет тошнотворно-одинаковым провалом, в самом верху которого беззаботно качаются маки и колоски пшеницы на фоне синего неба.
Но бесконечные сны со взбеленившейся землёй больше его не пугают. Вместо сердца теперь есть ритм, звучный, будто бьют в хороший бубен. (2)
Привычки и их люди
Руслан замечает, что с течением времени всё труднее казаться человеком, всё больше усилий нужно, чтобы быть своим в этом чужом мире. Человеческое почти полностью ускользнуло от него, вернее выскользнуло, как нагретая камнем ящерица, оставив в сжатых пальцах хвост. Но он отлично помнит инструкции, помнит отпечатавшееся на подкорке сознания, ставшее таким же инстинктом, как "дыши" и "глотай", правило - "внимательно изучи повадки врага". Изучи и будь готов повторить, чтобы он принял тебя за своего.
Хотя это иногда не так сложно, чаще всего для этого требуется немного усилий. Сложно другое: скрыть то, как некоторые черты и вещи Руслана раздражают. Пожалуй, так это лучше назвать человеческим языком.
Руслана раздражает приверженность людей знакам и ритуалам, которые почти все без исключения стали пустыми и бесполезными, как выеденное яйцо, покрытое жёлтой краской вместо золотой. Люди слепо повторяют то, что им предложено, не рискуют проверить истинность, бездумно принимают атрибуты силы за проявление самой силы. Например, Руслана раздражают погоны на военной форме, причем чем выше чин, тем больше. Не всегда, далеко не всегда звёздочки на плечах верно соотносятся с крепостью ума над ними и силой тела. Но никому не придёт в голову сверить чин с глубоко запрятанной под мундир начинкой.
Руслана раздражают очки. Ему кажется, что люди в очках больше врут. Люди вообще много врут, строят иллюзии, но на самом деле не видят ничего. А людям в очках свойственно не видеть и при этом вдохновенно врать себе и другим о том, что они «увидели». Веками установленная традиция даёт человеку в очках почти такую же мощь, как человеку в погонах, - они позволяют сделать вид, будто у человека достаточно ума, чтобы за ним следовать. И мало кто попросит человека с этим священным атрибутом доказать в деле, чего он стоит. Видеть такое доводилось.
Пожалуй, вернее было бы сказать, что больше Руслана раздражают люди, слепо доверяющие погонам и очкам, а не их предметы поклонения.
Кошки и старатель
…В серое нехмурое утро, когда солнце просто не успело выглянуть из-за ближайшего хребта, хозяйка выходит на середину двора, неся в руках две большие миски. Зеленых - темно-зелёных, светло-зелёных, - мягко перекатывающихся или остро воткнувшихся в небо гор, кое-где прорезанных следами ледника; тумана, аккуратно и нежно лёгшего брюхом на вершины и выступы; трав и цветов, только ещё готовящихся раскрыться солнцу, - всего этого она не замечает, потому что живёт здесь всю жизнь, как её мать и бабка. И, наверное, многие женщины их рода, что были до неё. Но про это она не думает.
Она ставит миски на небольшой плоский деревянный настил (он нужен на случай дождей и чтобы миски раньше времени не перевернули), проворно разгибается, не чувствуя возраста, и звонко кричит: "Кошки, кушать! Кошки, кушать!". И сразу же из разных концов двора, из щелей забора и с самой верхушки дровницы, бегут коты и кошки разных мастей…
…Он вспоминает это каждый раз, когда вновь выходит в город. Он мог бы сделать то, что делает, тысячей разных способов, но он выбирает то, что осталось в его памяти на удивительно долгое время, несмотря на многое другое забытое им.
Он тоже выходит на улицы ранним утром, когда их ещё заполняет туман - будто в воздухе продолжают метаться мельчайшие обрывки снов мирных жителей. В этом время на дорогах ещё мало людей и машин, а во дворах вовсе нет движения. Всё замирает в почтительном поклоне, провожая взглядом самый кончик подола платья уходящей ночи. Этот церемониал нарушают только коты и кошки. Вымотанные ночной охотой или дракой дикие жители всех укромных уголков города, деловитые и скупые на движения, ищущие место для нескольких часов тревожного сна; обласканные и пресыщенные всем, кроме необходимых хищной на туре приключений, домашние любопытные питомцы, истошным воплем добившиеся только открытой форточки. Они окидывают пространство вокруг - на длину нескольких своих прыжков - ленивым слегка прищуренным взглядом, и не успевшие уйти вместе с ночью сгустки тьмы спешно прячутся в их зрачках.
Ласковые или неприступные, они готовы принять еду из рук любого - но они сделают это так, как древние божества, ненадолго снизошедшие старательно сложенный из камней алтарь капища. Он знает, что нужно делать. Он знает, как принести жертву, уважив божество и не уронив своё лицо. Он знает, как бессмысленны ритуалы и как они необходимы, до тех пор, пока приходится принимать чужие правила игры и подстраиваться под более слабых игроков.
Он находит укромное место, ставит миски с едой и, замерев над ними в мнимом поклоне, мысленно зовёт "кошки, кушать!". И начинается действо.
По крышам, по заборам, по карнизам, по земле, через траву, через лужи, с деревьев, из-под коробок, из-под кустов, из окон спящих домов они прибегают к нему. Пушисты и гладкие, молодые и старые, доверчивые и совсем дикие, с вычесанными боками и с колтунами в буйной шерсти, с причудливой формой ушей от породы или после драки за территорию. Они рвутся к чашкам, а потому ластятся у ног, непритворно щурятся и подставляют тёплые головы с прохладными ушами под руки. Он гладит их, осторожно касается нежной шерсти, покровительственно задержав ладонь на макушке и затем скользнув до самого кончика хвоста…
Он приносит им еду, в которой они нуждаются в большей или меньшей степени, они приносят ему информацию, которая в той или иной мере сможет пригодиться. Незаметные глазу, неощутимые кожей, задержавшиеся в тончайших пылинках на кончиках шерстинок и усов, повисшие клочками на когтях, - едва заметные отголоски энергии и эмоций людей, населяющих этот город и оказавшихся рядом с котами.
Стоит признаться, котов Руслан запоминает лучше, чем всех тех людей, о которых «слышит» от своих подопечных. Люди в массе своей серы и малы, и всё чаще Руслану кажется, что он старатель, пришедший в заведомо пустые места и ждущий чуда там, где сама природа не смогла им разродиться. Но он не даёт себе отдыха и не позволяет расслабиться. Даже едва уловимый блеск не должен пройти мимо него. Крупинки драгоценного металла со временем могут собраться в хоть что-то значащую горстку, а то и оказаться осколком самородка. Учителя как-то сказали, что искать имеет смысл, Руслан согласился с ними, потому что сам думает так же. Он уже видел тех, кто пытается искать так же старательно, но Руслану их искренне жаль. Если не хватает времени, сил и зоркости, зачем надрываться? Впрочем, каждый сам себе царь.
На мгновение в сером потоке мелькает искра и тут же гаснет. Руслан силится заметить её ещё раз, но не видит. Зато видит несколько новых котов, домашних и уличных, судя по виду. Кого-то из дома вытянуло обычное кошачье любопытство, кого-то – безалаберный хозяин, забывший вовремя покормить и не закрывший форточку.
Что ж, повтори так ещё, чтобы я точно знал, стоит ли нам с тобой встретиться.
Поединок
Он неподвижно стоит прямо под палящим солнцем. Под ногами – иссушенная, потрескавшаяся от длительной засухи земля. Она простирается до самого горизонта – серая, мертвая, в проплешинах сухой травы. Горячий ветер лениво играет одинокими шарами перекати-поля.
Вокруг – такая гнетущая тишина, что кажется, сейчас она вот-вот тебя раздавит, словно перезрелую сливу.
Он сосредотачивается, пытаясь определить, существует ли тут опасность. Но ее нет.
Только лишь одно щемящее чувство тоски.
Совсем как тогда, на Алтае, когда он навсегда потерял Руслана...
Р У С Л А Н
Имя огненно-алыми буквами вспыхивает в мозгу, и он вздрагивает.
Медленно, словно преодолевая толщу воды, он оборачивается.
Позади него – все та же пустынная степь под полуденным солнцем, но там есть еще что-то. Когда он пытается разобрать, что именно, картинка начинает плыть перед глазами. Он чертыхается про себя: как же не вовремя!
Годы тренировок словно прошли впустую и зрение опять начало шутить с ним, то падая, то снова возвращаясь к норме, отчего он никак не может сфокусироваться на картинке. Он щурится, но добивается лишь того, что начинает ломить в висках.
Так, самое время вспомнить пройденное.
Расслабиться.
Закрыть глаза и глубоко вдохнуть обжигающе-горячий, ничем не пахнущий, словно стерильный, воздух.
Сосредоточиться.
Медленно, очень медленно выдохнуть и снова открыть глаза.
Теперь картинка выглядит четкой, но он все же несколько раз моргает, чтобы удостовериться, что она – не плод его разгоряченного воображения, потому что к нему стремительно приближается черный как смоль лев.
Зверь разительно отличается от остальной мертвенно-пустынной местности: черная лоснящаяся шкура, под которой перекатываются мощные мускулы, густая, шелковистая на вид грива, развевающаяся на ветру.
Лев останавливается, не дойдя до человека шагов десять. Длинный толстый хвост с кисточкой раздраженно подрагивает... Но взгляд льва отнюдь не звериный – он по-человечески разумный, яростный, презрительный.
И такой до боли знакомый...
«Руслан?!» – мысленно спрашивает человек, словно зная, что обращение вслух тут не обязательно.
Черный лев угрожающе рычит, обнажая длинные и острые клыки.
«Руслан! Это же я!»
Не обращая внимание на недовольство зверя, человек радостно улыбается и шагает к нему навстречу. Протягивает руку, чтобы... что? Погладить большого черного кота? Обнять Руслана?
Лев подбирается, словно черная, мускулистая пружина, утробный рык вибрирует в глотке.
Когда человек, наконец, понимает, что лев настроен отнюдь не дружелюбно, уже слишком поздно – не отступить, не убежать.
Черная пружина распрямляется.
Лев стремительно бросается на человека, вмиг придавливает того к мервой земле; длинные, острые когти впиваются в грудь человека, вспарывая тонкую рубашку и кожу под ней. Зверь рычит в лицо человека и тот вдруг ясно осознает, что оказался по своей глупости в смертельной западне.
Руслана, того Руслана, которого он знал и любил, больше нет. Его нет и больше никогда не будет.
И тут еще червь сомнения подает свой голос: «А был ли он когда-нибудь? Или ты, глупый, все придумал, выдавая желаемое за действительное?»
Зверь оскаливается, явно приноравливаясь перекусить горло; на лицо человека капает слюна.
Первобытный страх вытесняет все связные мысли, кровь вскипает от адреналина, и человек инстинктивно делает то единственное, что может, будучи обездвиженным, придавленным к земле огромной тушей льва: кричит, выбрасывая с этим криком всю свою силу.
Льва сметает с человека, словно порывом ветра – опавший лист. Черный зверь кубарем летит по растрескавшейся земле, но прежде, чем человеку удается встать, лев снова бросается на него.
Человек инстинктивно вскидывает руки и прыжок льва заканчивается тем, что тот с силой ударяется о невидимую преграду – щит силы.
Зверь рычит, его хвост плетью яростно хлещет бока.
Внезапно, каким-то грациозным, текучим движением лев выпрямляется.
Человек не успевает ничего сделать. Щиты вмиг сломлены, и уже Руслан-человек сжимает ему горло. Впрочем, когти, впивающиеся в горло так глубоко, что течет кровь, отнюдь не человеческие...
Он пытается вдохнуть, но рука на горле сжимается сильнее. Еще чуть-чуть и она сломает трахею.
– Руслан! – из последних сил хрипит он, сам не понимая, на что именно надеется.
Руслан гневно оскаливается, обнажая длинные, кошачьи клыки:
«Идиот! Ты так до сих пор ничего не понял?!»
Рука безжалостно продолжает сжимать его горло, с каждой секудой все сильнее и сильнее, и человек вдруг отчаянно кричит, выбрасывая руку и целясь в глаз противнику.
Большой палец вдавливает глазное яблоко внутрь черепа и то лопается, брызнув горячим и липким.
Руслан отступает, рыча от бешенства и боли, и вновь оборачивается в черного льва; выдавленный глаз снова оказывается невредимым.
Человек жадно хватает воздух ртом и кажется, никак не может надышаться.
– Не подходи ко мне!!! – предупреждающе хрипит он, корчась на сухой земле.
Лев замирает, настороженно вглядываясь в человека. Тот медленно поднимается на ноги, и глядя льву в глаза повторяет мысленно, зная, что тот все равно услышит:
«Никогда. Больше. Не. Приближайся. Ко. Мне!»
Все вокруг начинает таять, смешиваться в водоворот света и тьмы.
Но чувство опасности, исходящее от Руслана, остается с ним наяву.
Навсегда.
Теория и практика
Не проходящий тонкий зуд в голове, мучающий с самого утра, усиливается. Пытаешься понять, что не так? Пытайся, пытайся…
Как-то раз Игорь поймал куратора своего отдела – а в том, что это был именно он сомневаться не приходилось, несмотря на все старания, след был узнаваемым – на слишком пристальном наблюдении за собой. Чтение мыслей – фантастика, это объясняют всем, кто мало-мальски разобрался со своими «способностями». Но вот «сканировать» человека при должном умении и навыках – тем более, если эти умения гораздо выше среднестатистических человеческих, - не составляло такого уж большого труда. Эмоции, движения, побуждения, иногда непонятные ещё самому человеку. Даже Игорь так мог, давно научился, что уж говорить о Руслане, крутизны неописуемой, любимце высоких чинов и ещё более высоких махатм, - не за красивые же глаза его любят оба начальство, и не за крепкую задницу, в конце-то концов.
Тем более, не удерживает Игорь горькой усмешки, не составит труда просканировать хорошо знакомого тебе человека. Если бы ему действительно нечем было бы заняться, а возможность ставить такие эксперименты была, Игорь обязательно бы дотошно и тщательно изучил вопрос влияния близких отношений с объектом сканирования на успех сканирования. Коллеги, друзья, любовники, постоянные партнёры, сосед по лестничной площадке, сосед по лестничной площадке, который знает тебя с малых ногтей, кассир в метро, водитель служебного транспорта. Мировую науку такое исследование бы не потрясло, а вот практическая значимость могла бы быть весомой.
Вот бред же, а. Зато этот бред работает безотказно. Стоило только начать его нести, как зуд в голове поутих, а потом и вовсе стушевался. Не хотелось, видать, великому шаману копаться в мелких человеческих страстишках. Возможно, он надеялся, что у человека, способного в такие страстишки погрузиться в начале рабочего дня, просто не могло быть серьезных планов и проблем.
Ты прав, Руслан. Никаких проблем. Добротный, пуленепробиваемый и защищенный от всех систем сканирования (проверено всеми возможными специалистами, включая въедливого Алика) ноутбук надёжно хранит в своих недрах неприметный печатный файл, в который и остаётся только внести несколько точных научных данных для аргументации. В конце концов, не может же долго и ревностно вынашиваемый отчет вышестоящему начальству выглядеть так, будто это майор Рогозин его придумал сегодня, не посоветовавшись со авторитетными подведомственными учёными…
…Теория струн, практика струн… Непонятные названия лучше хвалёных советских аббревиатур хранят под собой тайны, недоступные посвящённым: и захочешь понять, да не поймёшь. Физики с теориями бран – это звучит как какое-то новое фэнтези с тибетским налётом. Физики с теорией струн - это уже почти хорошо забытая старая история про физиков и лириков, где лирики на самом деле все, просто некоторые по профессии, а некоторые ещё и делом заняты.
А лицо у водителя – в лучших традициях американских фильмах. Или любых других, где герои понимают, что нельзя так просто дать в морду человеку, нужно сказать что-то крутое, - но не скажут, потому что выше и круче этого.
А вообще мальчик – средний оператор. Щиты держит хорошо, наверное, ещё что-нибудь хорошо делает. Но вот что бы он делать стал, если бы более хороший оператор всё же решил, что раз не за горами конец света, и сойдутся стороны, и будет битва великая, и каждый прав будет и решится всё, то…
— Устраивать теракты, чтобы доказать свою правоту — совершенно не в стиле российских спецслужб!
Успокойся, мальчик, успокойся. Всё же мирно обошлось, без потерь.
Только кто-то потерял самообладание. Странное дело – вот про теракты при чужих ушах говорить не страшно, смешно. А обнять надувшегося Сашу – не смешно, а… Да глупо как-то. Служебные машины не для этого созданы. Поэтому рука остаётся на плече, а с кончиков пальцев соскальзывает тихое: «Всё хорошо, куда я от тебя денусь-то».
А много куда можно деться. Много. Это как прогулка над пропастью по натянутому канату, только канатов видимо-невидимо. Они все переплетены, и куда ведут – непонятно. И тяжелее вдвойне от того, что одного верного нет. И от того, что дойти до колышка, который канат держит – это хорошо, даже если не туда придёшь. А если оступишься – то упадёшь всё равно, это безыскусная сеть не удержит.
А под пальцами тёплое плечо. Удержит оно с той же уверенностью, с какой силой ты за него ухватишься, если начнёшь падать? Позволишь ли себе утянуть кого-то ещё, если не удержишься? Ведь нет, нет же. Не в этом ли смысл пресловутой ответственности?
Но, впрочем, пока что воображаемы канат крепок, зуд в голове прошёл, а, значит, самое время, обдумать как завершить отчёт.
...Воздух у трапа самолёта всегда такой – неверный. Полный того, чего нет больше нигде. Если втянуть воздух кажется, что пахнет гарью. «Война, блядь! Будь готов, что война начнётся раньше, чем ты ебанёшься об землю пустой башкой! Бей ещё в воздухе», - кричал старшина в какой-то совсем прошлой Игоревой жизни, сослуживцы из которой сейчас каждый год атакуют фонтаны 2 августа. Ветер словно доносит запах гари, и по телу пробегает неприятная дрожь, собираясь в кармане. Оживший телефон возле трапа самолёта – слишком привычное явление, чтобы видеть в нём недобрый знак, особенно когда напрочь отвыкаешь видеть знаки. А зря…
Пришло время
…Сон задрожал и сменился. Освещенная ослепительно белым солнцем пустыня, лежащая под пронзительно голубым небом, на небе - ни облачка, на земле - застывшие невысокие кустарники. Кое-где из песка выглядывают камни. Что за североамериканские каньоны, - проскальзывает насмешливая мысль. И Игорь знает, что сам он спит в небольшом каменном гроте, на тёплом камне. Игорь хозяин этой пустыни и чувствует каждое редкое движение воздуха, каждое мелкое движение вздрогнувшей ветки куста возле входа.
Игорь слышит, как набегает ветер, Игорь почти видит, как по небу ползёт облако, угрожая закрыть край солнца. Игорь знает, что под дверью в нетерпении уже стоит чёрный лев. Со стороны он выглядит идеальным чёрным изваянием, роскошным куском агата. Но Игорю не нужно смотреть, ему всё расскажет потревоженный воздух, - пока льва не видит никто, его хвост мечется из стороны в сторону, чёрная кисточка бьёт лоснящиеся бока.
Будь Игорь тем восторженным мальчишкой, каким впервые оказался в этой пустыни, он помчался бы как можно быстрее, отодвинул бы камень, заслоняющий вход в пещеру, и впустил бы льва, чтобы снова изнывать от того, как надменна его морда, от того, как приятна должна быть на ощупь его грива, - но его не подпустят коснуться. Снова. А если подпустят, Игорь больше не готов терпеть то, что ему пришлось однажды.
Нет, Игорь не торопится. Он с удовольствием чувствует под своей спиной гладкий тёплый камень, устланный львиными и телячьими шкурами. Вот только... Игорь не хочет повернуться, не хочет знать, что он один, не хочет думать, что это всего лишь причудливая игра мыслей и желаний. Даже самому странно, с чего бы вдруг.
…
- Мне надоело слушать это фэнтези в твоей голове. Прекрати, будь добр.
- Так ты не слушай, делов-то.
Хочется скалиться. Любой звериный оскал разом перемешивает все человеческие эмоции, не давая их распознать. Но нельзя.
- Как бы ты это ни понимал, есть вещи, которые нельзя перестать слышать.
- Как жаль, что мне надоело искать хоть какой-то приятный смысл в твоих словах, а раньше я бы повёлся и задумался…
- Хватит. Если тебе больше нечего сказать, мне есть, что сказать тебе.
Игорь не стал бы ручаться, что воздух действительно сотрясали какие-то звуковые колебания в диапазоне, доступном человеческому уху, но этого было и не нужно. Слова бы передали только часть смысла. Главное он понял и так.
Пришло время, в котором закончились шутки. Вероятности стали вероятнее, те, кто имеет силы – сильнее. Время, когда у тебя появится возможность больше не идти над пропастью по канату, а перемахнуть на другую сторону в один прыжок. Рассчитай всё хорошенечко, Дурак, рассчитай и прыгай. А если тебе кажется, что что-то может помешать, сбрось прямо в пропасть. Разве не к этому ты шёл так долго?
Намаскаара-ха
Покой и тишина.
Легкость во всем теле.
Кажется, что он будто плывет в воздушном потоке.
Светло, хотя невозможно определить источник света – он теряется в жемчужно-переливчивом теплом тумане...
Он не может понять, где и КОГДА находится.
Единственное, что он знает наверняка – он не один.
Теплые, властные руки уверенно ласкают его спину, грудь, бедра...
Смуглая ладонь собственнически обхватывает его член и скользит вниз, вверх; оглаживает мошонку, сжимает, сильно, почти вызывая стон боли...
Он узнает это чувство: ласка, замешанная на боли.
Он узнает эти руки.
Он узнает дыхание за своей спиной.
«Руслан?»
Ответа нет, но он чувствует на шее теплые губы. Родные, любимые губы его сержанта, которые он никогда ни с кем не перепутает.
«Руслан!» – счастливо думает он и расслабляется во властных объятьях. Нежный поцелуй внезапно завершается чувствительным укусом.
Он вздрагивает, но вот губы Руслана целуют место укуса, скользят дальше по шее, по щеке...
Он хочет увидеть глаза Руслана, но тот не позволяет ему обернуться, нежно, но крепко удерживая его.
«Нельзя.» – Холодный, бесстрастный голос Руслана раздается прямо у него в голове.
«Почему?..» – хочет спросить он, но Руслан закрывает ему рот ладонью.
Руки Руслана продолжают ласкать его, но теперь он чувствует, что что-то не так. Совсем не так.
Постепенно к нему начинает возвращаться память – полупрозрачные тени. Образы, плывущие в плотном жемчужном тумане:
... мелкие пуговки белой рубашки...
... ярко-красные ленточки, которые Руслан почему-то называет оранжевыми...
... холодный, отчужденный взгляд, когда он уходит от него навсегда...
Он непроизвольно сжимает кулаки, когда вспоминает кавказские горы и заброшенную ракетную шахту... Старика-шамана, перебирающего странный амулет из нитей, костей и перьев... Крик девочки, внезапно оборвавшийся, когда он нажимает на спусковой крючок...
И третью кружку на столе.
Он стискивает зубы.
«А НУ ПОШЕЛ ВОН ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ!» – он вложил всю свою силу в эту мысль.
Ласкающие его руки мгновенно исчезают.
Он оборачивается и видит, что за его спиной никого нет. Он здесь совершенно один, в этом непроглядном тумане.
Закрыв глаза, он пытается раскинуть «сеть», но у него ничего не выходит – будто само пространство тут вязкое, словно патока или мед, нити «сети» плотно увязают в нем, не доходя до цели.
Нахмурившись, он открывает глаза.
И тут видит их.
Тех, кого Руслан называет «Учителями»…
«Это ты называешь их учителями, - отдаётся в голове. - А теперь смотри, что они на самом деле такое.
«Намаскаара-ха»(3), - Игорь настойчиво пытается произнести это вслух, зная, что это лишнее.
примечанияПримечания
1 – автор имел в виду гитару или арфу.
2 – Как говаривал великий дух Йер-Су: «Разве не знаешь, как хороший бубен делают. Чтоб звучал он, пустым должен стать. Выдолбить кожу, да и растянуть на колышках. Вымочить да высушить, снова растянуть. Так и сердце твоё глупое, чтоб как бубен звучало, пустым стать должно. Сам его до дна выскоблишь, сам кожу снимешь да на колышках растянешь, вымочишь да высушишь, вот тогда и заполнишь его самой нужной, самой правильной песней — уж какую сам выберешь». Rattenfanger von Hameln "До седьмого неба"
3 – приветствие на санскрите.
@темы: слэш, миди, фанфик, Олег Рогозин, Тринадцатый Отдел, ФБ 2015, Первая кровь осени, NC-17